Разве это правосудие?

Мне очень трудно писать об этом деле, прежде всего, потому, что я не могу быть беспристрастной.

Когда я узнала о том, что Харьковский областной суд — кассационная инстанция — оставила приговор, вынесенный Юрию за месяц до этого районным судом, без изменения, честно признаюсь: у меня опустились руки. Ну, что можно сделать, если на твоих глазах убивают человека? Причем, походя, бессмысленно и бездумно, как все у нас делается. Голодать на площади? Но статья, вменяемая Юрию, не очень пригодна для публичного скандала. Писать бесконечные жалобы? Придется, но это мало перспективно. Во-первых, потому, что судьи, вынесшие приговор и оставившие его в силе, совершенно уверены, что поступили гуманно и справедливо. По статье, предполагавшей минимальный срок 5 лет, Юрий получил «всего» 3,5 года. Правда, как следует из показаний потерпевшей, преступление, за которое его судили, он не совершал. Но кому виднее — судьям или потерпевшей? Нет, я не ради красного словца или излишней экспрессии написала, что на твоих глазах убивают.

Юрий получил свои 3,5 года после тяжелейшего инсульта, который в 30 лет он перенес осенью 1999 г. Инвалид 2-ой группы, он едва выжил после этого. Впрочем, группу инвалидности МСЭК назначает ему уже второй раз. Юрий — старый подопечный ХПГ и старый подопечный правоохранительных органов, поэтому так невероятно трудно не только его защищать, но и просто пытаться добиться от окружающих сочувствия. И все же я рискну. Ведь записано в УПК, что судья выносит приговор на основании глубокого внутреннего убеждения. Почему бы и журналисту не попытаться на основании глубокого внутреннего убеждения доказать, что происходит в данном случае нечто противоположное законности и справедливости? А именно: присущие нашему судопроизводству безнравственность и жестокость.

Осенью 1991 года в ХПГ (редакция еще не имела своего помещения и звонок раздался у меня дома) обратилась расстроенная и растерянная женщина — мать Юрия — и спросила почти без надежды, помогаем ли мы в таком случае, как у нее? Мы выслушали и сказали, что попробуем помочь. Первый свой срок Юрий отбывал за мелкую кражу. Как и многие молодые люди, кого чуть ли не силой приохотили к наркотикам, он, когда не мог найти привычное зелье — воровал, и вскоре получил первый срок. Как и кто «помог» заключенному упасть с 3-го этажа и получить перелом позвоночника — этого не знает никто. Даже нам, кому, казалось, он говорил все, Юрий не проговорился. Мать узнала о случившемся несчастье далеко не сразу. Официально ей только сообщили, что он переведен из колонии в межобластную Харьковскую больницу. Прошли недели, прежде чем мать правдами и неправдами узнала, что у Юрия паралич нижних конечностей, плохо работают руки, нарушена функция почек. И, главное, никто ничего не предпринимал. Оперировать Юрия в тюремной больнице не брались. Именно благодаря помощи ХПГ удалось перевести его в областную клиническую больницу, добиться, чтобы пригласили консультанта из Института ортопедии и травматологии — блестящего хирурга — профессора Грунтовского Г.Х. У Юрия оказался оскольчатый перелом позвоночника со смещением. Не оперировать — значило обречь его на медленное умирание. Операция была проведена успешно. Вскоре после этого Юрия освободили по состоянию здоровья из-за тяжелого заболевания. В позвоночнике навсегда остались железные скобки. Я описываю это так подробно, чтобы читатель понял его поведение и наше внимание к нему в дальнейшем.

Юрий страстно хотел избавиться от наркотической зависимости, стал посещать евангелистскую церковь, совершенно изменился внешне. Правда, иногда сильные боли донимали его, и врачи решили сделать еще одну операцию. К сожалению, после наркоза и послеоперационного лечения Юрий снова начал употреблять наркотики, и вскоре новый срок, опять за кражу — 1,5 года.

Предвижу упрек: вот кого защищают господа правозащитники! Отвечу сразу — защищали и будем защищать. При своей изломанной и сложной жизни Юрий — человек невероятно отзывчивый и благородный, готовый все всем отдать и всем помочь. Жестокость, насилие просто отвращали его. Он надолго бросил свое зелье, и, если бы не боли и, соответственно, обезболивающие, скорее всего прекратил употреблять наркотики, недаром он так тянулся к религии, видя в ней свой спасательный круг. Юрий и его мать не прерывали с нами связи и после его второго срока, когда он был освобожден по амнистии. Часто он приходил просто так, иногда посоветоваться по медицинским вопросам (МСЭК хотел вместо 2-ой группы инвалидности назначить 3-ю — с чем были не согласны лечащие врачи).

Когда зимой 1998 года мы узнали, что Юрий, вроде бы окончательно прекративший принимать наркотики, арестован за изнасилование —- не было среди нас человека, который бы этому поверил. Есть преступление настолько нехарактерные для той или иной личности, что совершить его, будучи вменяемым, человек просто не может. «Не верю» — сказала я матери Юрия, когда она, сидя у нас, рассказывала обо всех странностях в этом деле. Мать безнадежно махнула рукой: «Он ведь дважды судим — кто будет разбираться?» Но наше неверие неожиданно получило веское подкрепление: Юрий сидел уже 6 месяцев, когда к нам в ХПГ пришла Оля —«потерпевшая». Она слышала о нашей организации от родственников Юрия, и пришла, чтобы хоть как-то исправить то, что она сделала. С одной стороны, она чувствовала себя виноватой в случившемся, а с другой стороны, боялась ответственности за дачу ложных показаний. Оля явно запуталась — в семейной жизни, в страхах: перед мужем, следователем, родителями. Но, слава Богу, главный страх у Оли был — оставить все как есть, оклеветать невинного, инвалида. «Я боюсь — у меня ребенок» — объяснила она нам свое решение сказать правду. Этот безусловно нравственный поступок, потом не раз ставили ей в упрек в суде: и представители обвинения, и судьи. А не мешало бы нашей Фемиде, хотя бы изредка испытывать такие порывы, хотя бы в отношении инвалидов. Далее мы приводим выдержки из Олиного заявления, поданного в ХПГ.

«Я обращаюсь к вам в связи с тем, что на предварительном следствии мои права были нарушены. Мои показания были истолкованы следствием неточно, в результате чего получилось так, что мое заявление (в милицию — авт.) носит обвинительный характер по отношению к Юрию. Я не имею претензий к нему. Он не оказывал на меня ни физического, ни психологического давления и его поведение не может быть истолковано как насильственные действия.»

Мы обратились с письмом в районный суд, приложив заявление потерпевшей. Эти материалы были приобщены судом к делу. Написали мы также в районную прокуратуру.

Суд Ленинского района под председательством судьи Клименко не согласился с доводами следствия, не обнаружив в содеянном Юрием признаков преступления, которое квалифицируется по ст.117 ч.3. По делу был осужден только один человек — хозяин дома, в гостях у которого были и Юрий, и Оля. Юрий вышел на свободу совершенно больным и психологически сломленным. Он никак не мог понять, как и кто мог поверить в то, что он мог совершить насилие по отношению к женщине, он, презиравший подобные преступления и людей, которые их совершили. Кстати, он был убежден, что его осужденный приятель тоже не совершал преступления, которое ему инкриминировали, хотя считал, что между осужденным и Олей возник скандал, которого Юрий не слышал.

Казалось бы суд вынес единственно разумное решение, и все неприятности Юрия позади. Но, вероятно, у следствия возник вопрос: а кто же будет отвечать за полгода, проведенные Юрием за решеткой? Ведь Оля приходила к следователю, пыталась изменить показания. Ее приход даже не был запротоколирован! Следователь сказал матери Юрия, что Оля ничего нового не сказала, но что бы она ни сказала — это должно быть в протоколе! Тем временем Н. подал кассационную жалобу, а прокурор района внес протест. И вот областной суд отменил ранее вынесенный приговор из-за неправильной квалификации и направил дело на новое рассмотрение. Круг замыкался, но у Юрия уже не было сил переживать этот бесконечный фильм ужасов. После одного из заседаний (он, кстати, оставался на свободе, хотя преступление считается тяжким) Юрию стало плохо. Врач «Скорой помощи» с удивлением зафиксировал инсульт, сказав, что редко видел подобное в таком возрасте. Инсульт был обширным и тяжелым и врачам едва удалось спасти его. А судебная машина продолжала вертеться.

ХПГ направила обращение в прокуратуру Ленинского района, приложив заявление потерпевшей с вопросом, как можно на основании показаний одного человека судить инвалида 2-й группы? Как можно не учитывать изменения в ее показаниях? Мы получили замечательный ответ, который стоит привести. «В связи с тем, что потерпевшая в ходе первого слушания уголовного дела неоднократно меняла свои показания, приговор суда по кассационному представлению прокурора района отменен 05.01.99 г. судебной коллегией по уголовным делам Харьковского областного суда и дело направлено в тот же суд на рассмотрение в том же составе судей.

С 26.02.99 г. уголовное дело вновь начато слушанием, исследуются все обстоятельства преступления, в том числе и показания потерпевшей, которая продолжает занимать свою позицию, меняя показания.»

Фактически нам объяснили, что судьба человека, его свобода и честь могут и должны зависеть от того, какое настроение будет у потерпевшей. Да если бы еще так: прокуратура решила верить только тем показаниям, которые топили Юрия, не желая учитывать того, что Оля свои первые показания дала из страха перед мужем. Позже, в суде она категорически отрицала, что со стороны Юрия в отношении нее были хоть какие-то признаки насилия.

Однако, суд решил иначе. В судебное заседание Юрия привезли из больницы, куда его пришлось положить из-за высокого давления. Он плохо владел рукой, донимали сильные боли в позвоночнике. Из зала суда Юрия отправили непосредственно в СИЗО, т.к. тот же суд Ленинского района под председательством другого судьи признал его виновным в совершении преступления, квалифицированного по ст. 117 ч.3 (групповое изнасилование). Он получил по этой статье очень маленький срок 3,5 года, но этот срок может стоить ему жизни.

Зададим себе вопрос — правосудие ли это?