‘Уходи и не возвращайся’

Раньше я жила в Ннежинском районе, а потом переехала сюда. Живу тут уже одиннадцатый год. А сын с семьей в Броварах.

Что происходило в Великой Дымерке?

Россияне пришли сюда 13-го марта. Приехали на танках. Вот здесь один стоял, там, где вагончик. А два танка стояли за нашим погребом, у других людей. БТР и танк, как говорили люди, а для меня все они — танки. Они ехали сюда по дороге и стреляли. Горели два дома. Я была в своем доме, смотрела в окно. Вижу, горят дома. И танки едут. Еще только едут. Думаю, вдруг и мой дом горит? Кто его знает, мне ж не видно. Я забежала в погреб, спряталась. Ранее все там обустроила. Сын живет в Броварах, а как раз перед войной, восьмого числа, они приехали сюда. И я все в погреб снесла. Думаю, все будем прятаться, потому что неизвестно, как оно будет. Когда все случилось, они — выезжать. Говорят мне: “Поехали!” А я в ответ: “Нет, я дом не оставлю. Поезжайте, спасайте детей, поезжайте вместе с ними, а я тут буду”. Поехали они. Слава богу, что поехали. Если бы, упаси господь, не поехали, их бы не было в живых. А я осталась и сбежала в погреб. Минут пять посидела, слышу — ворота трещат. А это они [россияне] сюда идут. Думаю, как въедут они в погреб, засыпят меня тут... Никого ж нигде нет, кто меня искать будет? Буду сидеть пока не умру. Но они в погреб не въехали.

Проехали тут, все разгромили. Абрикосовое дерево завалили. И открывают дверь в погреб: “Кто тут?!”

Что ж мне молчать, отвечаю: “Я тут”. — “Руки вверх и вылезай!” — “Я тут одна, баба старая, нет тут никого”. — “Вылезай!” Ну, подняла я руки, вылезла. А их тут душ десять стоят с автоматами супротив бабы. “Все, больше нет никого”. Один другому говорит: “Пойди, проверь!” Тот проверил, нет никого. Пошли в дом. Мне говорят: “Пошли с нами”. Пошла я. Посидели они там и давай спрашивать, где мои дети. Говорю, старший сын в России. В Брянской области. Как поехал учиться в Россию еще в 20 лет после армии, так там и остался. Женился и до сих пор там живет. А младшие выехали перед войной. — “Куда?” — “За границу, почем мне знать?” Днем они прибыли, 13-го марта. Потом ушли, а я осталась в доме. А там, за посадкой, были наши. Они, наверно, узнали, что тут танки стоят и начали стрелять. Гранатами или чем-то еще… Столько воронок было! Тут между нашим и соседским домом такая воронка была! Я хотела в погребе заночевать, а их — полный погреб. “Иди домой!”

В вашем погребе прятались россияне?

Россияне, да. В погребе прятались. “Иди домой!” Ну, что мне им ответить? Развернулась и пошла, а там как Бог даст. Сидела дома. Утром вышла, а они говорят: “Собирайся и уходи”. — “Куда мне идти?!” — “Иди на улицу, а потом к соседям. Тут страшное будет!” Танк их как раз возле нашего погреба стоял. Вижу — поехал. Сидят те солдаты наверху, спальники сматывают. “Иди”, — говорят. Я отвечаю, что у меня соседи все выехали, я не знаю, живет ли кто дальше или тоже выехали. “Иди! Вон там большой дом, там маленькие дети, никто их не тронет. И ты туда иди”. Я пошла, они с автоматами меня до того дома довели. Спасибо тем людям, что они меня приняли. Я пошла в чем стояла, только икону за пазухой держала. Пошла туда и говорю, так, мол, и так, выгнали меня из дома. Сказали, чтобы шла сюда. Что там будет — не знаю, сказали — что-то страшное.

Час прошел, может, полтора, Геннадий (хозяин) смотрит и говорит: “Горит ваш дом”. Они подорвали танк, который возле погреба стоял, все вокруг загорелось.

У нас же дом деревянный был. Все сгорело. Абсолютно все. У тех людей [соседей] — тоже. Стены у них остались, потому что из шлакоблока. Но мало ли что, они боятся ремонтировать. Сказали, что будут разбирать и переделывать. А мы пока… Вот, два дня как приехала. На этой неделе теплую погоду обещают. Знаете, не хочется в квартире сидеть. Привыкла баба в селе жить. Дети на работу вышли, внуки в школе, а я сама слоняюсь.

Вы могли представить, что будет полномасштабная война?

Конечно не могла. Как услышала, что сюда идут, так поверила. А сразу, когда оно все далеко было, не верилось. Ну Крым забрали, так и наши когда-нибудь Крым заберут. А они аж сюда дошли. Когда они пришли в дом, я спросила: “Что вам надо? У вас же такая Россия, втрое больше, чем Украина, все у вас есть. И газ, и нефть, все у вас покупают, чего вы пришли?” А один стоит, начальник их, видимо, и говорит: “Зеленский нам нужен”. Я говорю: “Так тут только бабы живут, тут Зеленского нет”. В общем, вот так. Выгнали меня из дома. А я из погреба не забрала документы, когда они меня выгнали. Мне тогда не до документов было. Говорю людям, которые меня приютили: “Пойду, гляну, что там в погребе. Может лежат. А может и порвали”. Потому что из телефона вырвали они у меня бумажку с номерами. Никуда я уже не могла позвонить.

Они говорят: “Как хотите. Идите, мы туда не пойдем”. Я в ответ: “Если не вернусь, значит — не вернусь. А если не убьют, так вернусь”.

Пришла, полезла в погреб. Открываю двери, а там — ужас. Все сгорело. Боже, думаю, и документы сгорели. А я их на картошку кинула: под стенку кинула сумку с документами. Сумка оплавилась, а документы остались, только дымом немного прокоптились. Я стою, он [россиянин] стоит рядом с автоматом и говорит: “Ну что, жива еще?” — “Да, пока жива”. — “Так вот, иди и больше не возвращайся”. — “Хорошо, я документы заберу и пойду, больше мне некуда возвращаться”. Дома уже не было. И их в погребе не было, там все выгорело. А как выгорело — не знаю. Там отверстие для вентиляции, может, туда упало что. Стены все обвалились, погреб был полуразрушенный. Там уже невозможно было сидеть. С полок банки попадали. Такая квашня была… Так они [россияне] больше там не сидели. Сидели в доме бабы Анюты. У нее окна выбило, но дом цел, жить — можно.

Что случилось после того, как вас выгнали?

Неделю сидела в подвале у тех людей, у Козака. А потом они выезжали, а я не хотела, мне не на чем было. Они уезжать, а я говорю: “Я не поеду. Можно я у вас в подвале останусь?” — “Как это не поедешь?” — “Ну как. Я неделю в одной фуфайке и валенках. Сяду в автобус, а от меня люди будут отворачиваться”. Но мне та женщина дала одежду переодеться. “Давай, давай!” Я села в автобус и доехала до Броваров. У того мужчины был номер телефона моего сына, он позвонил и сказал, что я еду в автобусе с таким-то номером, сын меня встретил в Броварах. Он семью вывез: жену с детьми, а сам вернулся. Он в Киеве работает. Вернулся на работу, забрал меня и отвез к внукам и невестке на Хмельниччину.

Когда вы вернулись?

Вы знаете, я уже не помню, какого числа. Вернулись перед Пасхой.

В апреле?

Да, наверно. Я уже забыла, какого числа была Пасха.

Расскажите про свой дом

Большой. Большой и красивый дом был. Внуки приезжали. Да, приезжали внуки…

Сейчас живете в квартире у сына?

Да. А летом сюда приеду. Сейчас вот приехала, потому что говорят, что неделю будет теплая погода. Сын не хотел, чтобы я ехала. А я говорю, ну уж нет. Так он мне обогреватель привез. А этот вагончик еще прошлым летом привез. Сначала он в поле стоял, я прошлое лето в нем провела. А зимой сюда перевез. Я сказала, чтобы не вез, есть куда деньги тратить. А он ни в какую. И перетащил сюда. Буду огород обрабатывать. Хоть что-то сделаю.

Какие еще преступления совершали россияне?

Чтобы в подвалах людей держали, такого я не слышала. А то что мародерили — факт. Люди выехали, все побросали. Машины кто-то побросал. Так они тут гоняли на машинах, на мотоциклах. И магазины обчищали. Было дело, едут, багажник в машине открыт, полный багажник бутылок с маслом напихали. Полный багажник масла, даже не закрывался. Багажник открыт, а они едут и весело им, и хорошо.

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Вы знаете, они ж не все плохие. Мой сын прожил в России 35 лет. Но он каждый выходной звонит мне. И спрашивает, как мы и что. Просит прощения, что ничем не может помочь. Не знаю, как бы так сказать… Хочется им пожелать пережить то, что пережили мы. Кто против нас, пусть такое же переживет. А людей невинных — жаль. А его, скотину [Путина], пусть Бог покарает. И тех, кто за ним стоит.