Война — это не спринт, а марафон

Киевская волонтерка Антонина Дембицкая берет интервью у украинцев, которым пришлось спасаться от войны. Чтобы сохранить голоса свидетелей для истории и будущего трибунала над военными преступниками. Она поговорила с жителем Вышгорода, который остался в городе, чтобы защищать его.

— Я Антонина, мне 32 года, я проживаю в городе Киеве, работаю сейчас волонтером. Сегодня 12 марта. Расскажи, пожалуйста, о себе: кто ты, откуда, как складывалась твоя жизнь до начала войны.

— Меня зовут Павел, мне 38 лет, я директор небольшой инженерной компании, из города Вышгорода — это Киевская область, пригород Киева.

— Я так понимаю, твой родной язык русский, правильно?

— Да, мой родной язык — русский. Я свободно владею украинским, неплохо владею английским, но русский язык я использую в быту, в работе, в социуме, ну и в принципе... везде.

— Ты когда-нибудь сталкивался с ущемлением твоих прав как русскоязычного на территории Украины? С какой-то агрессией сталкивался? Возможно, были какие-то проблемы на работе?

— Нет, у меня никогда не было какого-то ощутимого ограничения моих прав или какой-то агрессии ко мне из-за того, что я говорю на русском языке. Ну, я, кроме инженерной, еще и музыкальной деятельностью достаточно долго занимался. Есть правила некоторых фестивалей, где определенное количество материала должно быть на украинском. Но это единственное, и я считаю, что это нормально. Ничего особенного в этом нет.

— До 24 февраля 2022 года, дня, когда началась украинско-российская война, ты предполагал, что может произойти такое полномасштабное вторжение российских войск на территорию Украины? Возможно, ты обсуждал этот вопрос с друзьями, с близкими? Готовил ли ты тревожный чемоданчик, или строил какие-то планы на случай “если”?

— Да, когда было подписание путиным (прим. — так называемых) “ЛНР” и “ДНР”, уже было понятно, что будет что-то большое и неприятное, но, конечно, полномасштабного вторжения я не ожидал. Я много обсуждал это с моими родителями, с моими друзьями. Да, у меня был полностью подготовлен тревожный чемодан, причем, по всем правилам я купил незадолго до этого хороший рюкзак, дома были запасы еды, запасы воды, и укомплектованный полностью стоял рюкзак со всем, что нужно: с документами, с деньгами и так далее... Со всем, что необходимо для выживания на три дня. Поэтому, в принципе, я был готов. Но того, что будет полноценное вторжение со всех возможных сторон, такого я, конечно же, не ожидал. Это противоречит просто здравому смыслу и всем вещам, которые могут быть: и ценностям, и логике, и всему сразу.

— Расскажи о том, как ты узнал, что началась война? Включил новости, или кто-то тебе позвонил-разбудил? И вообще опиши, пожалуйста, максимально подробно свой первый день.

— Примерно в пять утра раздались два громких взрыва, сработала сигнализация машины. Вот я сразу проснулся и понял, что началось что-то... Что началась война! Третий взрыв — я видел даже отблеск ракеты, и за соседним домом “расцвело”. То есть просто как будто... как будто поднялось солнце, но это было, разумеется, совсем не солнце. Я быстро оделся, понял, что из того, что у меня не сделано — это не заклеены окна... Мне позвонила моя бывшая жена, сказала, что “началось” (прим. — война), что она в панике, она в ужасе. Я сказал, чтобы она не волновалась, и, собственно, через двадцать минут я уже готов был выходить... Но из этих двадцати минут я пятнадцать — заклеивал окна. Я спустился вниз с этим рюкзаком (прим. — “тревожным чемоданчиком"), очень тяжелым... Но я его за день до этого проверял, чтобы я мог его действительно нести. Я спустился вниз, вышел из дома, сел в машину и поехал к своей бывшей жене и ребенку. Это тоже в моем городе, недалеко — несколько километров. Приехав туда, я успокоил их, как смог, чтобы немного вывести из состояния какого-то шокового. У меня шокового состояния не было, то есть я был достаточно собран. Ну, у меня психика работает так. Я тоже сделал какие-то подготовительные действия там по дому, заклеивал окна, набрал воды дополнительной, еще что-то. И сразу подключился к, ну... скажем, активу дома — то есть я там был в правлении этого дома раньше, до того, как я оттуда съехал. Сразу связался со всем активом, мы подготовили бомбоубежища, понятное дело, поделились друг с другом этим осознанием, попыткой осознать то, что уже произошло. И... Вроде я что-то из еды еще сходил купил. Я уже не очень хорошо помню, что именно происходило... Вот это был первый день. Первый день был примерно такой, то есть переезд и подготовка к тому, что может нас ждать дальше. Понятно, что позже, когда я немного освободился, обзванивал ближайший круг людей: родители, друзья, бизнес-партнер мой...

— У тебя были мысли, планы, идеи о том, чтобы вывезти своих родных куда-то из страны, возможно перевезти их в более безопасное, на твой взгляд, место на территории Украины? Если да, то осуществился ли этот план?

— Нет, сначала таких планов не было и близко, но через несколько дней, наблюдая развитие войны, все те события страшные, которые происходили как во всей стране, так и в непосредственной близости — на Киевщине, мы достаточно быстро и спонтанно приняли решение эвакуироваться... Приняли решение, что жена и дочь должны быть эвакуированы. И они сейчас в Польше.

— Ты лично отвозил их на границу или они сами добирались? Или кто-то из знакомых помог? Сколько в целом заняла дорога и с какими трудностями вы столкнулись на пути?

— Ну... Я могу сказать, что на тот момент, когда мы их эвакуировали — это было пять дней назад, уже ехать на машине было очень рискованно, а тем более возвращаться. Уже ходили регулярные эвакуационные поезда. И я на автомобиле их отвез на вокзал, посадил на поезд, в принципе, без проблем. Это было не самое популярное направление — на Ковель, и они ехали в принципе нормально, достаточно комфортно... Не сидя, но вроде бы нормально. Они поехали, и там их встретили наши друзья и отвезли на польскую границу, в принципе, тоже не самый популярный переход. Достаточно северный. И, в принципе, они без проблем добрались до Польши.

— Вы ехали в никуда или там должен был встретить кто-то из знакомых, друзей?

— 50 на 50. Сначала ехали практически в никуда, то есть в какой-то промежуточный пункт. Но с перспективой позвонить впоследствии нашим друзьям в Европе. Чтобы подыскать что-то более-менее стационарное и с более-менее нормальными условиями.

— Твоя семья сейчас в безопасности, и ты вернулся в родной город. И чем ты сейчас занимаешься? Расскажешь?

— Ну я, собственно, из родного города и не уезжал. Я активно занимаюсь работой, скажем, с населением: управляю домом. Так случилось, что пришлось стать управляющим дома. Что еще? Гуманитарной помощью занимаемся: тоже достаточно активно помогаем людям в городе, в районе. Ну и я в Терробороне.

— А непосредственно в твоем районе или если ты куда-то выезжал, видел ли ты взрывы, расстрелы, настоящие ужасы войны? В моей части города пока, слава Богу, все тихо-спокойно, я просто слышу периодически взрывы, и ПВО работает.

— Мне в этом плане пока что, скажем так, везет. Довольно часто слышно, как работает ПВО, как работают “грады”, еще что-то... Что-то я просто знаю, что происходит там, из-за того, что я в Теробороне. Но непосредственно моего города пока что ничего такого суперстрашного не коснулось. К счастью, пока что нам везет. Скажем так... Но, конечно же, достаточно много рассказов: у меня там близкие... Один из самых близких моих людей в Бородянке, там от начала и до конца прошел весь тот ужас, который был. Это, конечно, кошмар. Те же люди (прим. — рассказывают) из Демидова, из Дымера, из Козаровичей... То есть, постоянно сюда кто-то прорывается... Мы их поддерживаем, кого надо одеваем, кормим и так далее... Но, конечно, страшные вещи. Из того, что я точно знаю — стреляют по машинам с “гуманитаркой” российские войска. Есть случаи, когда семья, например, пытается уехать... У них забирают машину и дальше несколько десятков километров с маленьким ребенком или с маленькими детьми идут пешком. Есть случаи, что расстреливают мирных граждан. Это я знаю точно. Та же Бородянка, например, там когда шла колонна, танки стреляли непосредственно по инфраструктуре, то есть по АТБ, по супермаркетам, еще по каким-то магазинам общего назначения. То есть, полностью уничтожили инфраструктуру города. А потом била авиация и там вообще все высотные дома разрушены стоят.

— А ты в ТРО уже служишь, или пока стоишь в очереди?

— Можно сказать, что стою в очереди. Из каких-то таких активных действий делали только “смузи” (прим. — “коктейль Молотова”) и укрепления.

— У меня личный вопрос. Можно ли мирным гражданам участвовать непосредственно в боевых действиях с помощью тех самых “смузи”? Вот у меня, допустим, есть набор для приготовления, но по крайней мере я знаю, что запрещено... Нужно разрешение на ношение оружия, и если у тебя его нет, то ты имеешь право только обороняться...

— Слушай, ну если будут активные действия, да? Непосредственно уже боевые столкновения? Тогда, я думаю, никто тебе не предъявит, если ты бросишь это “смузи” и при этом сама не навредишь ни себе, ни нашим, да? Но да, есть, конечно же, разрешение на ношение оружия, есть удостоверение того, что ты в Терробороне, конечно, это все есть, и если просто так выйти с ружьем, понятное дело, в военное время очень будет тебе плохо. Если ты это будешь делать без разрешения. Наверное, какая-то ситуационная этика здесь действует, но есть очень жесткие приоритеты, вроде — да, и у всех есть свой функционал. То есть есть ВСУ, есть Нацгвардия, есть Терроборона, да? Есть полиция, есть мирные граждане. И у всех свои функции, во главе всего этого сейчас, само собой, ВСУ. Ну и они говорят, что нам надо делать. А чего не делать.

— У меня нет разрешения тоже, и меня ситуация с “коктейльчиком” только интересовала. Потому что слышала, как в некоторых областях — “сидим тихо, прячемся, не мешаем работать”, а в некоторых — “да, все собрались, шины притащили, “коктейли” приготовили”... В целом, будем слушаться ВСУ и выполнять приказы. На фоне того, как разворачиваются события, конечно, сложно что-то прогнозировать, но хотелось бы услышать твое мнение: как ты видишь ситуацию в дальнейшем? Веришь ли ты в нашу победу, и когда же наконец она произойдет?

— Я верю в нашу победу. Но когда она произойдет и какой ценой — я не берусь прогнозировать. Потому что очень много внешних факторов — таких, как поддержка западных партнеров, как внутренние кризисные процессы в Российской Федерации, которые начались из-за санкций и непосредственно из-за войны, которую развязал их президент и часть верхушки. Поэтому я надеюсь, что все-таки это закончится в течение месяца-двух. Но это я надеюсь. Вполне возможно, что... Есть надежда на близкое окружение российского президента, что они его таки уберут. Потому что я думаю, что его окружение четко понимает, что он сошел с ума и творит то, что не укладывается вообще ни в логику, ни в здравый смысл, ни в какую-то вообще необходимость. То есть это просто действия сумасшедшего человека, которого, возможно, остановит кто-то изнутри. Но если же не остановят его изнутри, то остановит наша страна. Но какой ценой и когда, я же говорил, я не берусь прогнозировать.

— Делаем ли мы, украинцы, достаточно для того, чтобы ускорить победу? Как ты считаешь? И возможно, нам нужно на что-то большее обратить внимание для того, чтобы сократить количество жертв? В частности, меня, как волонтера, интересует, что я могла бы со своими людьми сделать для того, чтобы война быстрее закончилась?

— Фундаментальные вопросы ты задаешь... Я даже теряюсь, что ответить. Мне кажется, что украинский народ делает достаточно. Да, нам нужно больше вооружения, да, нам нужно очень, чтобы закрыли небо, но на то, чтобы закрыли небо и на поставки вооружения мы, скажем так, не можем особо повлиять. По крайней мере прямо. Все равно нужно учитывать фактор, что каждый человек на своем месте, но делает то, что он может. И это не спринт, это марафон. И уже тот факт, что люди остались на территории своей страны, особенно на территории своих городов, и продолжают действовать в нужном направлении: мне кажется, этого уже достаточно. Я не готов оценивать тех людей, которые куда-то сбежали, где-то прячутся, и так далее. Слишком нестандартная ситуация, слишком высокий уровень стресса. Поэтому у каждого реакция индивидуальна. Но я уверен, если мы будем продолжать делать то, что мы делаем, и при этом не опускать руки и не поддаваться панике, унынию, а работать со своим психологическим состоянием, соблюдать те правила, о которых нам говорит правительство, о которых нам говорит ВСУ, то мы действительно сможем победить.

А относительно того, что непосредственно волонтеры могут сделать больше, здесь тоже надо понимать, в каком направлении действуют эти волонтеры. По тем направлениям, которые есть, нам более-менее достаточно поставок (приходит). То есть наши депутаты прилагают усилия, мы здесь, кто это обрабатывает, тоже прилагаем усилия. Особенно, конечно, рискуют люди, которые везут непосредственно гуманитарную помощь на оккупированные территории и занимаются эвакуацией людей. Очень высокий уровень опасности. И я восхищаюсь теми людьми, которые в этих условиях садятся за руль и едут выполнять эти необходимые действия с такой степенью риска.

— Нуждается ли Терроборона в большем количестве волонтерских рук? Или тех, кто пока в резерве? Я вот наткнулась на платформу people.ua и там предлагают зарегистрироваться для волонтерства по направлению ВСУ, Терробороны... Как ты считаешь?

— Слушай, ну это все также зависит от ситуации в конкретном регионе и в конкретном месте. И от текущей ситуации в конкретном регионе и месте. Непосредственно мы, например, нуждаемся в оружии и обмундировании, а не в людях. В большей степени. Ну... хотя, конечно, высококвалифицированные люди с боевым опытом — они приветствуются везде.

— Сейчас говоришь о Киеве и области?

— Я сейчас говорю непосредственно о своем городе и о своем секторе. А в Киеве ситуация сейчас другая, там я ее не знаю, это очень большой город. И там кардинально другая ситуация, совсем!

— Спасибо тебе, что нашел время на это интервью, несмотря на свою загрузку, и спасибо тебе за активное участие в защите нашей страны. Я желаю нам всем победы, я верю в победу, потому что поскольку мы этого хотим, поскольку мы стараемся — она должна быть нашей!

— Тебе спасибо за интервью и за все, что ты делаешь. Я даже не сомневаюсь, что ты делаешь очень много, и у тебя это получается. И я тоже верю в нашу победу, которую все мы вместе с каждым днем будем приближать.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)